Многотысячные митинги по всей России 26 марта и участие в них большого числа молодых людей стали довольно неожиданными для всех. По мнению организаторов акции в Ростове, молодёжи на митинге было примерно 60% из тысячи человек. Почему молодёжь пришла на запрещённый митинг и какие выводы после него сделали молодёжные лидеры «партии власти», donnews.ru рассказала председатель комитета по молодёжной политике Заксобрания Ростовской области, член Генерального совета «Единой России» Екатерина Стенякина.
— Толчком к протестным уличным акциям стало расследование ФБК о Медведеве. Вы посмотрели фильм «Он вам не Димон»?
— Я не смотрела, потому что мне это неинтересно. Но я читала размышления разных блогеров в Facebook, потому что там было огромное количество разных материалов, где выступали и журналисты, и общественные деятели. И они раскладывали расследование по позициям — многие нестыковки в фильме и странные моменты.
— О каких нестыковках речь?
— У меня катастрофически не хватает времени. Я — депутат Законодательного собрания, председатель комитета. Я представляю, какой объём дел у Дмитрия Анатольевича. И заказывать самому кроссовки, ехать их куда-то забирать — это всё очень странно.
— Вам кажется странным, что Медведев сам себе заказывает кроссовки? Вы думаете, ему кто-то покупает? В фильме не говорится, что он сам забирает кроссовки.
— Насколько я понимаю, там же не было никаких официальных заявлений представлено.
— Вы сильно ошибаетесь: к фильму прилагается большой пакет документов, которые подтверждают факты, изложенные в фильме.
— Если существует факты коррупции, у нас есть Генеральная прокуратура, которая должна этими фактами заниматься.
— Запрос туда сделан.
— Ну, значит, будем ждать.
— Вам не кажется странным говорить, что фильм, который посмотрели 20 млн человек в России и который вызвал колоссальную реакцию, вам неинтересен?
— Вы знаете, мне всегда интересна официальная позиция. Есть расследование какого-то Фонда борьбы с коррупцией...
— Какого-то?
— Ну, известного. Данный фонд уже делал ряд расследований, причём абсолютно разных. Хорошо, они сделали запрос в Генеральную прокуратуру. Мне интересна официальная позиция органов власти на данный момент. Именно Генеральной прокуратуры, которая скажет, есть ли факт преступления или нет. Это заключение для меня самое главное.
Летом я сама попадала под расследование различных журналистов, общественных и политических деятелей, которые пытались «вывести меня на чистую воду». И, конечно, там точно так же были голословные обвинения. И никого не интересовала официальная позиция, как я стала депутатом Законодательного собрания.
Поэтому после того, как я сама попадала под нападки, в том числе и федеральных разоблачителей, мне это неинтересно. Мне интересна только официальная позиция Генпрокуратуры.
— В демократических странах, к которым мы себя причисляем, принято в случае предъявления премьер-министру обвинений в коррупции немедленно делать заявление, в ходе которого либо признавать свою вину и уходить в отставку, либо, если обвинения эти неправомерны, — подавать в суд на обидчика. Медведев не отреагировал никак! Общественность это молчание восприняла однозначно — ему нечего сказать. Как вы, как член генсовета партии, понимаете отсутствие всякой реакции от премьер-министра?
— Я воспринимаю это абсолютно нормально. Давайте посмотрим на господина Навального.
— Подождите, давайте всё же посмотрим на премьер-министра, которому предъявлены очень серьёзные обвинения.
— Ему предъявляет претензию Алексей Навальный — человек, у которого два условных срока, человек, которого уличили в мошенничестве. Есть известное дело с «Ив Роше», с «Кировлесом». Есть непонятные ситуации, по которым он до сих пор не может дать никаких комментариев, с возможными строительствами в Болгарии. И премьер-министру давать комментарии на то, что ему предъявляет претензии человек, который сам нарушает закон, сам замешан в мошеннических махинациях, я считаю, нет необходимости.
Если ему по факту расследования ФБК предъявит какие-то обвинения Генпрокуратура РФ, тогда нужно делать заявление, тогда нужно принимать какие-то решения. Сейчас же компетентные органы этим занимаются.
Давать дополнительную популярность Фонду борьбы с коррупцией заявлениями премьер-министра, я считаю, не нужно.
— Внутрипартийное обсуждение этих обвинений какое-либо было?
— Партии «Единая Россия» некогда обсуждать видео, которые продюсирует и продвигает господин Навальный. Конечно, у нас есть определённая позиция. Но очень много времени мы тратим на обычную, нормальную работу — общению с людьми, выездам в территории, проведению приёмов, работе в законодательной сфере, реализация партийных проектов.
— Перейдём к событиям 26 марта: вы ожидали, что такое количество людей по всей стране выйдут на улицу?
— Если честно, я видела огромное количество публикаций в Facebook, которые подогревались, в том числе и СМИ, о том, что митинг то запрещён, то не запрещён, то идёт суд. И постоянное будораженье запрещённого митинга последнюю неделю, перед 26 марта, забило для меня всю информационную ленту. И я, конечно же, поглощала всю эту информацию, как и огромное количество людей, которые потом вышли на этот митинг.
— Вопрос был о том, ожидали ли вы такое количество людей?
— Честно, я не считаю, что такое количество человек для Ростова было катастрофическим.
— Я про всю страну.
— По всей стране не вышло даже миллиона человек. Это не колоссальная огромная цифра.
— То есть, если бы вышли миллион человек, вот тогда это было бы много?
— Даже меньше 100 тысяч человек. Ну может, чуть больше по всей стране. Из 146 миллионов — это меньший процент людей. Это не та критичная масса, которая может беспокоить.
— А если бы вам пришлось принимать решение, разрешать этот митинг или нет, вы бы разрешили?
— В любом разрешении массового мероприятия власть берёт на себя ответственность за безопасность людей, которые участвуют в данном мероприятии, и за безопасность тех, кто так или иначе оказывается вокруг, — молодые мамы, пенсионеры. И если я как представитель власти чётко понимаю, что организаторы митинга отдают себе отчёт и готовы брать на себя ответственность за участников, за обеспечение безопасности, за отсутствие провокаций, то я думаю, что нет никаких оснований в митинге отказывать.
Если такого понимания нет…
— То есть вы бы разрешили митинг?
— Я не думаю, что в этом есть что-то плохое. Но в соответствии с законом РФ. Если бы там были какие-то противозаконные действия — призывы к свержению власти, вещи, не оговорённые в уведомлении.
— Сейчас самый обсуждаемый вопрос — неожиданно большое количество молодых людей в митинге. Не школьников и студентов, хотя, они там были, но большая часть — это люди в возрасте 25-35 лет. До 26 марта считалось, что наша молодёжь аполитична. По вашему мнению, почему столько молодых людей вышло?
— Во-первых, я никогда не считала молодёжь аполитичной, иначе я бы не занималась той сферой, которой занимаюсь. Во-вторых, вернёмся на 100 лет назад. Революции делались руками молодых, посмотрим Майдан на Украине, там все процессы были организованы руками молодых людей, студентов, тех, кто постарше —25-35 лет. И в том сила и слабость молодых людей, что они быстро загораются, готовы свернуть горы, если считают цель действительно важной.
Все открытия делались в основном молодыми учёными, покорялись вершины, совершались подвиги...
Но молодёжь из-за отсутствия какого-то опыта, недостаточного количества информации легко ввести в заблуждение и воспользоваться энергией молодых.
— Вы полагаете, у молодёжи сейчас недостаточно информации?
— Нет, информации много. Но можно очень легко ввести в заблуждение молодого человека, сказав, что вот это важно. И человек не захочет смотреть альтернативные точки зрения.
— Вы полагаете, что на улицу вышла молодёжь, которую ввели в заблуждение?
— Определённая часть да.
— Что за определённая часть?
— Ну мы же прекрасно знаем, как был организован вывод людей на митинг. Основная часть приглашений рассылалась через социальную сеть «ВКонтакте», причём адресно. Facebook был задействован очень мало. Молодой человек, просто зайдя и посмотрев фильм-расследование ФБК, сразу же получал персональное приглашение прийти на митинг. И с ним вступал в коммуникацию региональный штаб в регионе. Поэтому основная часть приглашённых была организована через социальные сети.
— То есть легко загорелись и пошли?
— Да. Посмотрите, в чём была идеология митинга?
— А в чём?
— Я посмотрела видео митинга. Основной лозунг: «Мы требуем ответа!». На какой вопрос? Какой вопрос был сформулирован на митинге? Наверное, на таком мероприятии должны быть приняты какие-то решения об их дальнейших действиях.
— Но это же не митинг «Единой России»! Не партийное мероприятие с повесткой дня и проектом резолюции!
— Я не увидела, для чего это было? Это был митинг ради митинга.
— В Москве самый скандируемый лозунг был «Россия будет свободной». Как вы думаете, что он означает?
— Я смотрела трансляцию в Ростове. И такого активного лозунга, если честно, я не услышала.
— А какие лозунги вы услышали?
— Например, что президентом будет Навальный, очень странный лозунг. Я услышала выступление барышни, которая скандировала: «Мы требуем ответа!».
— И вы не понимаете, какого ответа они хотят?
— Я прослушала полностью её выступление, она взяла мегафон, сказала: «Хорошо, что мы здесь собрались, столько молодых. Мы требуем ответа». Это было проскандировано несколько раз, и она ушла. То есть в выступлении спикера я не увидела содержательной части. Где ответ? На что ответ? От кого? Наверное, спикер должен вкладывать какие-то смыслы в своё выступление.
Честно, я посмотрела несколько спикеров, услышала, что хотят президентом Навального, что требуют отставку действующей власти, но в принципе я больше не услышала лозунгов никаких. «Мы против коррупции!» — хорошо, мы тоже против коррупции. Здесь наши цели совпадают. Но мы бы не хотели свержения власти, революции. Мы готовы к диалогу и к поступательному принятию решений.
Что касается лозунга «Россия будет свободной», я не понимаю: под гнётом кого сейчас находится Россия? Если мы хотим такой же свободы, которая в Европе, к чему очень часто апеллируют организаторы данного процесса, отличный план. Давайте также будем абсолютно свободными и будем переживать, как в Лондоне и как во Франции, что не дай бог у нас произойдёт какой-нибудь очередной теракт.
— То есть вы между свободой и терактом ставите знак равенства?
— Нет. Нам говорят, что идёт усиление армии, правоохранительных органов, но посмотрите, усиление правоохранительных органов в стране — это в любом случае наша безопасность. Если они говорят, что давайте всё отвергнем и отдадим народу, вы уверены, что у нас точно так же будет свободно и безопасно, как есть сейчас?
В Европе свободно, но они не могут ходить безопасно по своим улицам. Когда в Ницце переезжает грузовик огромное количество людей, в центре Лондона убивают полицейских, это свобода?
Или свобода, когда на Майдане в Украине убивают молодых людей?
Я была в Украине после Майдана, общалась с молодыми людьми, которые люстрацию придумали, которые запихивали депутатов в возрасте 50+, как говорит Яна Гончарова, в мусорные баки, они этим очень гордились. Я общалась со студентами, которые выходили на Майдан. Мне было запрещено ходить по Киеву одной, я была в составе европейской делегации с молодыми депутатами, чтобы я ни с кем не пообщалась. Я выступала, меня называли фашисткой, на меня пытались бросаться депутаты Верховной Рады. Когда я уезжала, девушка из Харькова, которая меня воспринимала как врага, прощаясь, спросила: «Можно я вас обниму?» — и начала плакать. А потом говорит: «Вы так верите в свою страну, верите в своего президента. Я понимаю, что когда вы приедете, вас защитят, вы будете там в безопасности. А нас предали. Мы получили ту страну, ту Украину, которую мы заслужили. Нами воспользовались и нас предали».
И если мы хотим того же самого, давайте говорить за свободу. Если мы говорим, что нас не устраивают какие-то законодательные вещи или мы что-то хотим отрегулировать, пожалуйста, давайте, избирайте своих депутатов, участвуйте в общественном диалоге, выходите со своими предложениями. В чём свобода? В том, что мы разрешим убивать на улицах наших граждан?
— Есть известный в России журналист Юрий Сапрыкин. Я зачитаю его высказывание о протестных акциях: «С точки зрения политической очевидно, что молодые люди нуждаются в образе будущего, во внятных перспективах, в правилах игры, которые они воспримут как справедливые и в социальных лифтах. Они их сейчас не только не видят, с ними об этом даже никто не говорит. Они слышат вокруг себя бесконечное обсуждения различных сортов вчерашнего дня — советского, досоветского, 90-х, ранних путинских, и сравнительное достоинство разных покойников — Сталина, Брежнева, Ивана Грозного, Николая II. Легко представить, насколько молодого человека должно от этого тошнить. Зато самые живые и остроумные исторические ресурсы в социальных сетях — Страдающее Средневековье и Личка императора — созданы студентами. Мы всё время обсуждаем прошлое». Что бы вы ответили Сапрыкину? Какая у власти позитивная повестка будущего?
— Я бы хотела поговорить о молодёжной повестке, которую конкретно формулируем мы. Я председатель комитета по молодёжной политике только с октября 2016 года. И что мы сделали за этот короткий период? Огромное количество мероприятий, посвящённых молодёжному предпринимательству, с вовлечением не только молодых предпринимателей, но и школьников и студентов. Приходит власть, губернатор, министры, и рассказывают о формах поддержки, как можно открыть собственное дело.
— Речь идёт о другом: куда движется наша страна?
— Современное государство с развитой экономикой, с экономикой, которая производит, а не продаёт свои ресурсы, с экономикой интеллектуальной, инновационной, с нормальными справедливыми социальными благами. Мы не отказываемся от тех людей, которым нужна помощь государства. Несмотря на какие-то сложности и экономические кризисы, абсолютно все льготы сохраняются для пожилых людей, инвалидов, молодых семей.
— Современное государство — это какое? Что мы строим?
— Мы не можем говорить о том, что мы будем как США или как Китай.
— А как кто мы будем?
— У нас своя собственная история развития. Как мы строили демократию, так мы и будет развивать все демократические процессы в нашем государстве. Естественно, мы не будем вводить ни царизм, ни тоталитарное управление, ни что-то иное.
— Хорошо, будем строить демократию. А куда мы идём, какова наша цель?
— Я не готова давать заключения об идеологической составляющей, куда мы движемся. У нас есть президент.
Мне интересно поговорить о молодёжи, что вообще есть, чего нет и в чём проблема, почему был этот выход {акции 26 марта — donnews.ru}, а не о глобальных вещах, как я оцениваю расследование Навального, должен ли Медведев на это реагировать. Это не повестка молодёжи, это не повестка социальных лифтов! Вопрос о том, куда мы движемся, — не повестка тех ребят, которые ходили на акции протеста.
— А какая их повестка?
— Я очень чётко прочитала интервью Яны Гончаровой. И я посмотрела те проблемы, которые она озвучивает: «Коррупция в образовательных учреждениях, со всех требуют взятки, молодому человеку из обычной семьи никуда пробиться нельзя, без опыта работы берут только на 5 тысяч рублей, социальные лифты отсутствуют». И Яна говорит, что из-за вот этих вот проблем молодёжь и вышла. И я не понимаю, почему мы тогда с вами сейчас обсуждаем...
— Вы не сказали, что у молодёжи есть какие-то проблемы и с ними она вышла на улицы. Вы говорите, что молодёжь заблудилась.
— Для кого-то это было частью приключения, потому что митинг был запрещён. Было интересно, а что будет происходить, будут ли полицейские предъявлять какие-то претензии. Это был определённый квест для молодых людей. И когда все они стояли и постоянно снимали полицейских на видео, это было элементарное развлечение, которого кому-то не хватает. Да, потом появились лозунги о том, что у нас нет социальных лифтов, ещё чего-то.
На прошлой неделе собирались в Шахтах представители молодёжных парламентов и всех молодёжных общественных организаций Ростовской области. Они задали мне вопрос, что произошло? Они сами нам сказали: «Не хватает информации, которая проходит. Очень много делается для молодёжи, но не всегда доносится доступным языком. Очень часто чиновничьим. Давайте это менять».
Организаторы протестных выходов как раз смогли более качественно предоставить информацию, чем органы власти, которые рассказывают о том, какие возможности создаются для молодёжи. И молодым ребятам было обидно. Они сами говорили о том, что многих из тех, кто вышел, просто ввели в заблуждение.
Я заходила на странички некоторых организаторов митинга в Ростове. Очень сильно была удивлена, что у людей есть фотографии в Киеве, с флагами Украины, где они участвуют там в различных непонятных мероприятиях, которые на грани с беспорядками. Там горят файеры. А потом эти люди выходят у нас на площади, призывают к активным действиям. Но они не готовы сами входить во власть, принимать решения, брать на себя ответственность за тех людей, которых они вывели на митинг. Разве это нормальная позиция? К чему они призывают молодёжь? Мне непонятно, если честно.
— Что значит, не готовы брать ответственность? Они не бросили никого из задержанных. Собирают деньги на оплату штрафов, на адвокатов...
— А что они говорят о том, что будет дальше? «Мы готовы обучить людей, которые будут менять жизнь к лучшему». Вы готовы превратить этих ребят, которые вам поверили, в пушечное мясо, а потом выбросить их на площадь как на Майдане?
Их позиция — мы во власть не пойдём, мы обучим людей, которые будут менять эту власть, которые выгонят 50-летних депутатов. Вы кого готовите? А почему вы сами не идёте? Почему вы сами не показывайте пример?
Понимаете, очень легко менять власть и критично к ней относиться. И я точно также критиковала. Вы думаете, как я попала в молодёжную организацию? Да потому, что мне не нравился студенческий профсоюз. Я считала, что они неправильно мои деньги тратят, а у меня были самые большие отчисления со стипендии.
У моих родителей не было денег отправить меня учиться в Ростов. И когда я на третьем курсе работала в своём же университете, моя стипендия была больше, чем мамина зарплата. И я ругалась, и пошла в общественную организации. Но я брала на себя ответственность. Я выходила на диалог с властью. И мне сказали: «Кать, ну если ты такая умная, иди, изберись депутатом, без бюджета, без ничего». И мне не страшно было, потому что я понимала, что я хочу менять ситуацию изнутри. А не вот так вот — готовить каких-то людей, потому пихать их, а потом доставать из тюрьмы. Что это за безобразие?
Подготовьте законопроект, проанализируйте какие-то документы, договоритесь с депутатами, продвиньтесь, берите своих депутатов, которые будут это делать. Почему в прошлом году, когда избиралось 4600 муниципальных депутатов, они не выставили ни одного человека? А для избрания в сельском поселении нужно было всего 100 человек!
Конечно, гораздо проще всё топором порубить. А прийти самому и начать работать, а потом нести ответственность ещё перед избирателями, вот на это они не готовы.
— Чтобы закончить тему митингов 26 марта. Вы посмотрели, изучили, сделали для себя выводы. Для вас это послужило уроком для вашей работы? Вы будете что-то менять в своей работе?
— Мы будем продолжать делать то, что начали совсем недавно. Говорить о том, что всё, что мы делали до этого, плохо и теперь делаем всё по-новому, мы не будем. Проблемы в молодёжной политике всегда были, есть и будут. Конечно, молодёжная политика всегда меняется гораздо быстрее, чем все остальные.
Конечно, надо делать выводы по взаимодействию с молодёжью в социальных сетях.
— И какие это выводы?
— Мы уже начали делать мероприятия, на которые некоторые реагируют очень странно. На заседание комитета Законодательного собрания мы приглашаем всю желающую молодёжь, общественные организации. И мы никого не ограничиваем. Мы делаем выездные заседания комитетов. Куда более демократично?
— То есть как работали, так и будете?
— Почему же? Нужно посмотреть программу и формат мероприятий в сфере молодёжной политики. Наверное, те мероприятия, которые были актуальны 5 лет назад, сейчас уже неактуальны. И нужно предлагать новое, когда молодёжь сама становится участниками, модераторами, организаторами и исполнителями данного мероприятия.
Конечно, есть такие попытки, но по большей части здесь ещё чиновничий подход. А нужно делать интерактивные мероприятия, в формате квестов, на грани полуэкстремальных мероприятий. Если патриотическое мероприятие, то не должен быть просто митинг, куда молодёжь пришла с флагом, постояла и ушла. Это должно быть мероприятие, где они являются частью события, где они могут выплеснуть свою энергию и чему-то новому научиться.
У молодёжи самый главный запрос — на образование. И мы должны давать им ответы на вопросы, которые они не могут получить в социальных сетях, школах и вузах. А когда ты получаешь ответы на интересующие тебя вопросы, ты просто начинаешь работать дальше.
У молодёжи должны быть нормальные проводники в диалоге со властью, не протестные. Зачем мы разводим наших детей, наших ребят по разные стороны баррикад со властью, которая в ней же заинтересована?
— А как вы думаете, что будет с протестным движением молодёжи в будущем? Молодёжь, вы считаете, будет активнее себя вести после 26 марта, или это была лишь спорадическая вспышка и за нею ничего не последует?
— Вообще я не вижу ничего плохого в цивилизованном протесте. Власть же тоже не всегда права. Есть человеческий фактор. Конечно, очень нормально, когда гражданское общество критикует какие-то решения и вместе с тем предлагает более комфортные для себя пути решения.
Думаю, что протестное движение скоро умрёт, но только если органы власти сделают для себя определённые выводы по взаимодействию и коммуникации с молодёжью.
Нам нужно просто очень оперативно перестроиться и предложить молодёжи интересный новый формат, в котором они могли бы увидеть свою самореализацию.
— Получается, что польза от этого протеста всё-таки была?
— Лично для меня как для представителя власти выход молодёжи — это такой холодный душ. Вообще посмотреть, что интересует тех, других, ребят, которые не задействованы в нашей структуре. Почему они не задействованы? Потому что у них нет информации. Почему её нет? Наверно, потому что мы её плохо формулируем и плохо предоставляем. Где они узнали про митинг и почему они пришли? С ними отработали в социальных сетях. Давайте посмотрим, что происходит в социальных сетях. Наверно, не всё так хорошо, как мы бы хотели. Значит, нам нужно переработать форматы предоставления и распространения информации.