За чашкой кофе

Поди знай в школьные годы, кто из одноклассников кем станет во взрослой жизни. Разве мог себе представить Дима Лысаков, а ныне Дмитрий Юрьевич, что будет известным предпринимателем? В те далекие советские времена предприниматели и бизнесмены обитали только в странах враждебного нам капитала. А сегодня Лысаков именно таким персонажем стал. Он возглавлял и являлся основным владельцем крупного холдинга, в который входили агропромышленные предприятия, мелкие и средние строительные фирмы, автотранспортные и складские хозяйства, а также сеть ресторанов и кафе. Свой бизнес Лысаков создал, что называется, с нуля в 1997 году, когда в стране был принят закон о кооперативах. Дмитрий Юрьевич рискнул: занял у родственников и друзей деньги, заложил ценные вещи, взял в аренду захудалую столовку возле вокзала и превратил её в доходное предприятие. С тех пор пошло и поехало развитие его разветвлённого бизнеса. Особое внимание бизнесмен уделял своим общепитовским структурам и ревностно следил за тем, чтобы в этом секторе всё было на высоте. Он любил назначать встречи с деловыми людьми, друзьями и приятелями в своём кафе на центральной улице. В непринуждённой обстановке собравшиеся обменивались новостями, идеями, проговаривали выгодные сделки. Хозяину приятно было слушать высокие оценки его заведений.

У одноклассника Лысакова Чебрикова Игоря Леонидовича судьба сложилась по-иному. Он избрал для себя научную стезю, защитил кандидатскую, затем докторскую диссертацию по философии и профессорствовал уже многие годы в университете. Учебная часть, составляя расписание его занятий на семестр, по вторникам заложила полуторачасовой разрыв между лекциями. Пользуясь этим окном, Игорь Леонидович делал небольшую прогулку по бульвару с обязательным заходом в близлежащие кафе. Когда в очередной из вторников он посетил облюбованное заведение, то увидел с порога Лысакова. Тот сидел один за столиком у стены напротив бара. Его загорелое лицо с правильными чертами и седеющими висками смотрелось импозантным, а взгляд тёмных глаз был печален. Увидев бывшего одноклассника, Лысаков оживился, привстал с места и сделал приветливо-призывный жест. Как только мужчины обменялись радушным рукопожатием, тут же возле их стола возник официант. Тень неудовольствия скользнула по лицу хозяина.

— Сколько раз надо повторять, — назидательно сказал он, — всё внимание посетителю. Меня не надо есть глазами.

— Большую чашку капучино с корицей, — поспешил с заказом профессор, чтобы замечание бывшего одноклассника не перешло в нотацию.

— Что так? — удивился заказу Дмитрий Юрьевич и тоном, не терпящим возражения, распорядился: — Принеси ещё апельсиновый фреш и круассан нашей выпечки. Он во рту тает.

— Почему один в гордом одиночестве? — поинтересовался Чебриков. — Непривычная картина.

— Иногда хочется безлюдья и безделья, — последовал ответ.

— Что так?

— Устал, — откровенно признался успешный бизнесмен.

— Такие минуты у всех бывают, — с пониманием воспринял его ответ Чебриков. — Вот только место для уединения не совсем верно выбрал.

Он оглядел зал, который наполовину был заполнен.

— Устал не от дел, — пояснил свое душевное состояние Лысаков. — От зависти людей, их скрытой и явной недоброжелательности. Вроде я завладел тем, что всем предназначалось. Приятели меня миллионером величают, но с таким подтекстом, вроде печать порочности на моем лбу штампуют. Крепко в головах у людей лихие девяностые засели: они считают, что любой бизнес из криминала вырос и криминалом оброс.

Дмитрий Юрьевич вздохнул и продолжил:

— Создатель всех талантами наградил. Одного художественным даром, другого — аналитическим складом ума учёного, кому золотые руки достались, а мне предпринимательскую жилку вживил. Это, я тебе скажу, беспокойный и изнурительный дар. Вот вы по земле ходите и, образно говоря, золотые россыпи под ногами не замечаете. А я их в дело пускаю, организую людей на производство товаров и услуг. Это — постоянный головняк, напряга, нервные срывы. Забодаешься риски внешние и внутренние просчитывать, чтобы верные решения принимать. Вот сейчас с тобой разглагольствую, а у самого заноза в мозгу сидит. Думаю, что предпринять, чтобы птицефабрику у нас не отжали — обнаружилась хитроумная попытка её рейдерского захвата.

А я только и слышу: дай туда, дай сюда. Делись, не забывай о социальной роли бизнеса. А то, что в нашем холдинге до тысячи человек трудится, налогов в прошлом году заплатили в бюджет больше, чем крупнейший машиностроительный завод — это как? Дар небес?!

— Эк тебя проняло! — с некоторым скепсисом посочувствовал Чебриков. — Выходит, тяжела ноша миллионера, как в мексиканском сериале «Богатые тоже плачут».

— Ещё как! — с чувством воскликнул миллионер. — Только невидимыми миру слезами.

— Так что же ты хочешь? Похвал или чтобы тебя пожалели? На похвалу не рассчитывай. «Никакой человек не достоин похвалы. Всякий человек достоин жалости». Это Василий Васильевич Розанов такой вывод сделал.

— Это который Розанов? — поинтересовался Лысаков. — Злыдень из налоговой инспекции?

— Нет. Философ российский, — с укоризной сказал профессор как нерадивому студенту. — Добился ты многого — не каждому такое удалось, — продолжил Игорь Леонидович,— способности свои реализовал с пользой для общества и людей. Что же не так? Вот пью кофе в твоём заведении, и он по вкусу и качеству фору европейским кофейням даст. А круассан действительно во рту тает. Можешь гордиться.

— Пей на здоровье! — смягчился Лысаков. — Это я так… Захотелось себя пожалеть. Сам себя не пожалеешь — никто этого не сделает. Ты прав, мне грех жаловаться. Есть успешное дело, достаток в доме, детки радуют. Я их с малолетства к труду приучил, чтоб знали, как всё в этом мире достаётся. Налоги исправно плачу. Признаюсь, грехов у меня много, но скелетов в шкафу не прячу, так что угрызения совести меня не мучают. Людям, которые в беду попали, конкретно помогаю, больницам, школам, культурным учреждениям. Но не хочу давать деньги тем, кто свои огрехи за счёт меня покрыть хочет.

Лысаков осёкся на полуслове, услыхав грохот. С подноса официанта грохнулись об пол столовые приборы и кофейная чашка.

— Я к менталитету наших людей хочу вернуться, — продолжил он, оценив, что инцидент не стоит внимания. — Они считают: всё, что государственное — законно, и ему — полный респект, а частный бизнес — отсебятина подозрительная. За ней глаз да глаз нужен. Вот все контролирующие, регулирующие и надзирающие структуры навалились на бизнес, продыху не дают. Всех бизнесменов под одно гребло гребут: и тех, кто производит, и кто чужой бизнес отжимает или бюджетные деньги распиливает. Правда, до многих доходить стало не только на словах, что кормиться можно всем при развивающемся реальном деле. Контролируйте, наблюдайте, только такой климат создайте, чтобы предпринимательские созидательные инициативы ключом били.

— А, — махнул рукой Лысаков, — и ты, вижу, меня не понимаешь. Думаешь, как все, что сижу на мешках с деньгами и знай себе умничаю. А на самом деле мои деньги в оборудовании, активах. Они крутятся, их взять по прихоти — дело порушить. Тебе хорошо! Ты — учёный, науку вперед двигаешь. Общество учёных уважает, и они всегда в авторитете.

— Почему не понимаю? — включился в разговор Чебриков. — Очень даже понимаю, что нельзя деньги из оборота действующего производства изымать. Однако если решишь из бизнеса выйти, то свои средства в звонкую монету можешь превратить. А мне куда с моим авторитетом податься, которому ты позавидовал? Он где-то сам по себе на стороне гуляет. Я его не вижу, не осязаю и потрогать не могу. А зарплата, знаешь, какая у меня? — Чебриков сделал паузу и выдал: — Пожалуй, меньше, чем у твоего бармена или водителя автобуса. Нашёл кому завидовать!

Лысаков слушал своего собеседника с возрастающим интересом, и глаза его заискрились весельем.

— Выходит, мы с тобой родственные души, — воскликнул он и расхохотался. — Оба мы не оценены обществом по заслугам. Однако с зарплатой вы, учёные, сами виноваты: столько наплодили докторов с кандидатами — никаких денег у государства на вас не хватит. Чуть не в каждой конторе доктор наук сидит, увешанный званиями и регалиями. А копнуть такого — кроме бумаг с рейтингами высокими никаких прорывных разработок и предложений за душой нет. Ты только не обижайся, я о присутствующих не говорю.

Лысаков опять внимательно посмотрел на своего собеседника и усмехнулся.

— Бедолага, — с сочувствием сказал он, — значит, говоришь, свой авторитет ни потрогать, ни тем более подоить не можешь. А всё оттого, что общество не научилось верно и беспристрастно определять, кто есть кто на самом деле и кто чего стоит. Давай за то, чтобы такое время настало, по рюмашке коньяку опрокинем. Нельзя, говоришь? Лекция? Одну рюмку, думаю, можно для вдохновения.

— Погоди выпивать за лучшие времена, которые кто-то за нас приблизить должен, — сказал Чебриков. — На критику я не обижаюсь, если она по делу. Согласен, что из-за попустительства много посторонних людей в науку пропустили и уровень её понизили. Однако и вы, бизнесмены второго пришествия капитализма в Россию, тоже постарались. За чистоганом рванули во весь опор, забыв о совести, приличиях и сострадании к ближним. А за вами многие люди потянулись во всех сферах жизни. К любым средствам стали прибегать, чтобы благосостояние свое обеспечить. Добро со злом местами меняться стали: не поймёшь сейчас, что хорошо, а что плохо.

Профессор отпил из чашки кофе, покачал головой.

— Как философ и гуманитарий, — продолжил он, — скажу тебе так: если окончательно материальное выше духовного поставим, то скоро наше общество не сможет гордиться своей духовностью, а расслоение людей и несправедливость нарастать будут. Только приказами, запретами и страхом наказания не направляются поступки людей, а прежде всего морально-нравственными основами личности, которые похилились ныне, как старый забор. Плохо мы учим и воспитываем молодёжь в школах и университетах и плохие примеры им показываем в повседневной жизни. Это я говорю не «в общем и целом», как ты изволил высказаться, а конкретно, включая и тебя, и меня.

Чебриков посмотрел на часы, допил кофе, запрокинув свою седовласую крутолобую голову, и полез в карман за бумажником.

— Не обижай меня, — остановил его попытку Лысаков. — Для нас честь угостить за счёт заведения учёного. Всегда рад тебя видеть! А разговор наш мы ещё продолжим.